Сейчас трудно представить, что у нас на Родине были времена, когда талантливого человека не просто не поощряли заниматься творчеством хотя бы морально, а не то, чтобы материально, но и более того — ещё и выгоняли из собственной страны, из жизни, к которой он привык. Однако времена эти не столь отдалённы, а людей таких, как оказалось, великое множество. Среди них и талантливый писатель Сергей Довлатов, чья популярность год от года только возрастает. Наконец-то он стал русским писателем, о чём мечтал всю жизнь. Правда, к огромнейшему сожалению, произошло это уже после смерти самого автора книг. Естественно, читателям любопытно узнать подробности личной жизни человека, чьими книгами они зачитываются. Поэтому эта статья посвящена одной из граней (как нам кажется, весьма немаловажной) частной жизни — детям Сергея Довлатова .

Как оказалось, знаменитый писатель был хорошим отцом, трепетно и заботливо относящимся к своим детям. Его поражала та беззащитность и доверчивость, которой были пронизаны отношения его маленьких продолжений к нему самому — большому и сильному человеку. Правда, такая трепетность и забота достались не всем отпрыскам Сергея Довлатова.

На фото — Екатерина Довлатова с матерью

Самой главной женщиной в судьбе писателя стала его вторая супруга Елена. Она-то и подарила Сергею Довлатову его первую дочку Екатерину, а чуть позже — уже в американской эмиграции — и сына Николая. Дочери писателя Екатерине уже 49 лет. Практически всю сознательную жизнь она провела в Соединённых Штатах Америки, куда вместе с матерью эмигрировала в 12-летнем возрасте. Затем к ним приехали и отец с бабушкой. Хотя до этого отношения в семье были очень сложные, родители даже расходились на какое-то время и переставали считать себя семьёй, всё же даже в этот период (пришедшийся ещё на жизнь в Ленинграде) они жили под одной крышей. А вынужденный эмигрировать Сергей Довлатов окончательно вернулся к жене, результатом чего стало рождение в феврале 1984 года сына. Семья писателя до сих пор живёт в Америке, изредка выбираясь на историческую родину ради очередного мероприятия в честь отца и бывшего мужа. Катя вспоминает, как в 15-летнем возрасте, желая как можно больше времени проводить с дочкой и заодно дать ей возможность подработать, Сергей Довлатов принял её в штат журнала "Новый американец в качестве переводчицы. Уже взрослая дочь писателя не может вспомнить ни одного дня или случая, когда бы отец её наказывал.

На фото — Сергей Довлатов с сыном

Жизнь такова, что в перерыве между рождением двоих детей законной женой, у Сергея Довлатова, оказывается, появились и ещё две дочери. Матерью первой является первая жена писателя Ася Пекуровская. Марии (так зовут дочь) сейчас уже 45 лет. Правда, из-за довольно свободного образа жизни, который вела её мать, бытует мнение, что отцом Марии мог быть и писатель Василий Аксёнов. О существовании дочери сам Сергей Довлатов узнал лишь на 18-м году её жизни, однако отнёсся к этой новости с прохладцей, по-видимому, по той же причине, по которой сейчас идут споры относительно отцовства. Вторую внебрачную дочь родила писателю Тамара Зибунова, у которой он вместе со старшей дочерью и матерью провёл лето 1974 года после ссоры с женой. Результатом такого времяпрепровождения стала девочка по имени Александра, которой на сегодняшний день уже 40 лет. Правда, больше ничего из биографии её неизвестно.
Еще интересное в рубрике.

Не знаю насчёт других эпох, но что femme fatale нашего поколения, то есть шестидесятников, была Ася Пекуровская, первая жена Сергея Довлатова, – это безоговорочно

Роковых женщин,как известно, интересует не семья. А что же? Это легко показать на примере семьи роковой женщины и Сергея Довлатова. Такие глупости, как, например, тихое семейное счастье, совершенно не интересовали их. Только слава! Была ли Ася роковой женщиной? Безусловно была. И непременно должна была, хотя бы на время, соединить свою жизнь с гением – кто же ещё может «впаять» в янтарь вечности? Но чтобы представить себе великолепную Асю ласковой, нежной, связанной с кем-то любовной аурой и не видящей никого по сторонам? При всём уважении к Асе – никак не могу. Нечто подобное я замечал у выдающихся политиков, например, у Собчака – великолепное владение аудиторией и полная растерянность с человеком вблизи: как-то не наводится фокус, не налаживается контакт. Ася-то как раз общаться могла, но лучше – на людях.

Ася Пекуровская

Познакомившись с Асей в полутёмных пучинах модного тогда кафе «Север» с верным её «пажом», модным адвокатом Фимой Койсманом за спиной, я сразу был поражён её южной красотой, нежной матовостью кожи, сиянием огромных, умных, весёлых глаз, роскошными её формами под красным дорогим платьем. Но главное, что восхитило меня, – умная, насмешливая, дружеская, сразу как-то сближающая речь. Впрочем, – я тогда тоже был неплох и уже маячил в литературных неофициальных кругах – перед кем попало Ася своё обаяние не расточала. Довлатова рядом с ней не было (не помню – или «ещё», или «уже»), и мы стали с ней пересекаться, болтать, состязаясь в остроумии, в самых знаменитых тогда местах – в «Восточном», в «Европейской», в «Астории». Несколько раз компания вокруг нас вдруг рассеивалась, и я её провожал до родительского дома – на Четвёртой, кажется, Советской… И ни разу рядом с этой роскошной и знаменитой женщиной не возникло у меня желания как-то приласкаться, прильнуть (хотя вообще-то такие наклонности у меня были)… или даже что-то такое нежное сказать. Понимал – сразу напорешься на насмешку. Полутёмная лестница, где свидетели лишь коты и кошки, – это «был не её формат», как говорят нынче. И дружески простившись с ней, я бежал, помнится, к одной знакомой портнихе, с которой, надо признаться, никогда не бывал в обществе, но она замечательно годилась в темноте… а вот «засветиться» на весь свет – тут годилась лишь Ася. И надо сказать, тут она была бесподобна, она любила то, что любила, и входила в игру с огоньком, умом и азартом, зажигалась весельем.

Помню, как мы с ней, веселя и оценивая исключительно друг друга, шатались по тогдашнему «Пассажу», придя в восторг от придуманной нами нелепой фразы: «Скажите, пожалуйста, у вас есть шарфы хорошего качества?» – и, опережая друг друга и даже азартно оттирая другого плечом, спешили озадачить продавца. «Скажите…», «Слушаю…», «У вас есть шарфы хорошего качества?» – опередив другого, спрашивал кто-нибудь из нас, и, не дождавшись ответа продавца, мы, счастливые, как проказливые дети, мчались в другой отдел. Нет, в том, что ей нравилось, Ася не была скупа и расчётлива, талант, ум и веселье били ключом! Но постепенно стала выстраиваться главная её задача: выстроить всех! И тут уже вольности и промашки были недопустимы.

Послушаем Асю…

«Будучи человеком застенчивым с оттенком заносчивости, к концу третьего семестра в Ленинградском университете, то есть к декабрю 1959 года, я не завела ни одного знакомства, исключая, пожалуй, некий визуальный образ гиганта, идущего вверх по лестнице вестибюля университета… Вероятно, картина так засела в моём воображении, что, когда я услышала вопрос, адресованный явно мне: «Девушка, вам не нужен фокстерьер чистых кровей?» – и увидела Серёжино участ ливое лицо, я охотно и поспешно откликнулась: «Фокстерьер у меня уже есть, а вот в трёх рублях сильно нуждаюсь».

Так и вижу их сейчас, какими они были тогда: красивыми, умными, азартными, самоуверенными, с неясными ещё мечтами о непременно яркой судьбе. И у них – сбылось. Но – у каждого по отдельности. Начался их поединок – на всю жизнь. И вы, наверное, сразу почувствовали, что фокстерьер и три рубля тут абсолютно ни при чём, главное – выигрышная поза и блестяще построенная фраза. Это «фехтование» и было их основным занятием, упражнением в совершенстве, доказательством своих превосходств другому. Но хорошая ли это основа для женитьбы?

В интереснейшей книге «Когда случилось петь С.Д. и мне» Ася обвиняет Сергея в корыстном использовании людей и происшествий, и её доказательства достаточно убедительны. История их брака мучительна, противоестественна. Каждый стремился тут к победе, самоутверждению – и, значит, к поражению и унижению другого. Более неподходящих для семейного испытания людей, чем Ася с Серёжей, трудно было найти, но что этап этот был важен и даже необходим, причём для каждого, – несомненно. Притом два таких ярких лидера, как Сергей и Ася, уступить другому лидерство не соглашались никак. Ася была уже избалована поклонением ленинградского бомонда, а Довлатова явно не устраивала роль пажа. Он был измучен комплексами и тщеславием (как показала жизнь, вполне обоснованным), и терпеть Асино высокомерие и постоянное унижение не хотел, и всё, что мог делать в таком положении, – пытался унизить Асю.

В изощрённой борьбе друг против друга виртуознее всего они пользовались тем, чем сильнее всего были одарены, – талантом сочинительства, язвительно сочиняя историю их отношений – так, как каждому из них было интересней. И получается убедительно у каждого из них! Как бы незаинтересованность и даже случайность их союза с Довлатовым Ася, конечно, придумала. Свои действия и их последствия она прекрасно контролировала. Просто тогда не было на факультете человека, который был бы уже так любим всеми и знаменит, как Довлатов. Так что случайный их союз был отнюдь не случайным. Теперь, по плану Аси, было бы хорошо, чтобы вокруг «собралось лучшее общество».

«Как истый кавказец и жрец анклава… Серёжа любил кормить гостей с избытком и, по обычаю российского хлебосольства, умел делиться последним куском. Раздел пищи происходил в Серёжиной хореографии и при негласном (?! – Прим. авт.) уча стии Норы Сергеевны. Её стараниями на плите коммунальной кухни вырастала порция солянки на сковороде, которая могла бы составить днев ной рацион небольшого стрелкового подразделения, хотя и поедалась без остатка всего лишь узким кругом… чаще всего не превышающим четырёх едоков. Круг Серёжиных друзей стал пополняться «генералами от литературы» и продолжателями чеховской традиции: «Хорошо после обеда выпить рюмку водки и сразу другую». Так на арену вышли Андрюша Арьев, Слава Веселов, Валера Грубин».

Уже из этого маленького отрывка, взятого из книги Аси, видно, как она грациозно перетягивает центр событий к себе – мол, только тогда, когда она появилась в доме Довлатова и стала «хозяйкой салона», «круг Серёжиных друзей стал пополняться генералами от литературы». Меньше чем на «генералов» Ася не соглашалась. Думаю, что свою гвардию Довлатов всё же собрал сам, и несколько раньше. Другое дело, что никто из них отнюдь не отказывался общаться с очаровательной Асей, с весёлым, добродушным взором, трогательно стриженной под мальчика… Вела она себя действительно очень просто, весело, симпатично, остроумно шутила, талантливо каламбурила.

Сам Бродский, по его воспоминаниям, сыграл роль в их сближении. По Бродскому, сближение наших счастливчиков происходило так:

«Мы познакомились в квартире на пятом этаже около Финляндского вокзала. Хозяин был студентом филологического факультета ЛГУ (это впоследствии мой лучший друг Игорь Смирнов. – Прим. авт.). Ныне он профессор того же факультета в маленьком городке в Германии. Квартира была небольшая, но алкоголя в ней было много. Это была зима то ли 1959-го, то ли 1960 года, и мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтоб их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».

Ну просто залюбуешься мемуарами великих! Как бы вскользь Иосиф сообщает, что, не случись оказии и не уедь он в Среднюю Азию, крепость, безусловно, была бы его. А так… ладно уж! Но и Ася хороша! Кроме бесценных сведений, полученных из её мемуаров, впечатляет, конечно, Асин тон, который говорит о ней гораздо больше, чем даже факты… Тон несколько высокомерный и как бы лишь «для посвящённых», равных по рангу. Это кто? Даже на компанию вокруг Довлатова она смотрит снисходительно: первой, на голову выше прочих, должна быть она. Ася сообщает, например, о публичном провале Бродского, который случился, конечно, из-за ревности Довлатова:

«Соотнесясь с той же памятью (?! – Прим. авт.), могу продолжить, что Серёжа впервые встретился с Осей в собственном доме на Рубинштейна, куда Ося был приглашён на своё первое и, как мне кажется, е д и н с т в е н н о е в Серёжи ном (читай – нашем) доме авторское чтение сти хов. Их встреча закончилась обоюдной неприязнью, хотя у каждого были на то особые причины. Ося, тогда немного в меня влюблённый, усмотрел в Серёже недостойного соперника, особенно после того, как опознал в нём типа, ранее примеченного в моём обществе в состоянии, как он тогда выразился, «склещённости». Серёжа же занял снобистскую позицию, разделённую всеми другими участниками этого вечера, включая меня, согласно которой Осе было отказано в поэтическом даровании.

Дело было так... Когда Ося, встав у рояля, гото вился озвучить комнату (?! – Прим. авт.) рас катами будущего громовержца, аудитория уже направляла осторожные взоры в том запретном направлении, где возвышался ореховый контур. Когда пространство комнаты оказалось до уду шья заполненным переносными рифмами, извергае- мыми самим создателем, аудитория, оставив ему будущие лавры нобелевского лауреата, сплотилась вокруг стола, приобщившись к орехам сначала робко, а затем со всё возрастающей сноровкой. Закончив «Шествие», только что написанное им вдогонку цветаевскому «Крысолову», и не взглянув на угощение, от которого к тому моменту осталось жалкое подобие (?! – Прим. авт.), Ося напра вился к двери, предварительно сделав заявление представшей перед ним книжной полке: «Прошу всех запомнить, что сегодня вы освистали гения!» Не исключено, что, если бы это первое знакомство не началось так бесславно для освистанного Иосифа и так неосмотрительно для освиставшего Иосифа Серёжи, их версии первого знакомства могли бы совпасть, разумеется, если исключить такую возможность, что их обоих могла подвести память».

«Я назвал своё имя. Она сказала: "Тася". И тотчас выстрелила знаменитая пушка...»

Сергей Довлатов. "Филиал"

Высокомерие Аси изумляет. Мол, да, мелковатый вокруг собрался народец! Лучший поэт нашего поколения и, пожалуй, лучший прозаик… Но сказать о них интересного абсолютно нечего – разве что только вспомнить историю их столкновения из-за неё. Известно, что отношения Бродского и Довлатова были весьма уважительны и плодотворны. Но, по версии Аси, главное в их отношениях – борьба за неё.

Трудно, конечно, построить здоровую семью с таким характером, как у Аси. Впрочем, любовь, говорят, бывает зла. Единственное, что можно точно сказать, – что Довлатов, всю жизнь стремившийся к ясности и чистоте стиля, не мог бы долго терпеть рядом с собой женщину, пишущую так топорно-витиевато!

«С едой и вокруг неё был связан разговор, который тёк то в ключе футуристическом… то на фасон Хармса… то к Кафке и Прусту, которых то возносили на Олимп, то сбрасывали с Олимпа, при этом следуя главным образом колебаниям маятника Фуко или просто измерителей степени алкогольного погружения…»

Вспоминая Довлатова той поры, Ася демонстрирует немалую проницательность: отмечает хищные склонности Довлатова, его умение завербовать в свои сторонники даже классиков (Достоевский – местами очень смешной писатель… то есть, читай – почти как Довлатов!), его умение повернуть любую историю выигрышной для него стороной, через некоторое время пересказать чужую историю как свою, с мгновенной ловкостью «напёрсточника» переместить «шарик», то есть самое ценное слово, эпизод или даже сам смысл рассказа, в нужную плоскость. При всей негативности её оценок нужно сказать, что это, пожалуй, одно из самых первых и точных наблюдений постоянной, тайной и скрупулезной довлатовской работы. В книге своей Ася живописует возмутительные истории, с помощью которых Довлатов пытался «соорудить сюжет», «выбить» из своей «прекрасной дамы» хотя бы каплю обычных человеческих чувств – сочувствия, сострадания, не говоря уже о любви! Ася рассказывает, как её заманили в пригород, где лежал якобы избитый Сергей, но бинты его оказались декорацией, а синяки – гримом.

Сергей Довлатои и Иосиф Бродский

История эта, если она хотя бы отчасти подлинная, рисует Довлатова весьма неказисто. Но при его темпераменте, амбициях и комплексах историю эту можно объяснить как отчаянную попытку внести что-то человеческое в их отношения. Действительно, вытащить из Аси доброе, а уж тем более сочувственное слово было невозможно никакими клещами. Ася придерживалась другой стилистики. Вот целый ворох блистательных насмешек – пожалуйста, но человеческого слова… никогда! Довлатов, конечно, тоже поэкспериментировал с ней, отрабатывая свои сюжеты, исследуя реакции на различные стрессы и непредвиденные ситуации. Ася тоже была не железная, хотя старалась такой казаться, и жаловалась своей университетской подруге на то, что Довлатов ведёт себя непредсказуемо, а порой возмутительно, например, вдруг оставляет её со своими весьма сомнительными собутыльниками где-то в тмутаракани, а сам исчезает… или вдруг приходит на ночь глядя с красоткой, вроде бы иностранной переводчицей, и они чуть ли не собираются лечь спать. Может быть, такой «встряской» он пытался-таки выбить из Аси обычную женскую реакцию и, может быть, даже светлую женскую слезу? Не на такую напал!

Глянем хотя бы, как выспренно она назвала одну из глав своих мемуаров: «Апокалипсическое пустынножительство»! Да, это была «школа словесности». Но – не семья. Кстати, именно в этой главе со столь трудным названием Ася как раз рассказывает о ни с чем не сравнимой попытке создать семью… Хотя, конечно, и здесь Ася не столько делится переживаниями (хотя, наверно, были они?), сколько демонстрирует совершенства своего стиля – и облика. Но что брак этот был насквозь литературный, сочинённый, искусственный – в этом я, хорошо зная обоих супругов, абсолютно уверен. И в том и в другом начисто отсутствовали качества, необходимые для обычной семейной жизни. Ни разу у них не мелькнуло желания обзавестись детьми или хотя бы каким-то хозяйством. Была ли страсть? Тоже почему-то сомневаюсь. Сама Ася это высмеивает. Любовная страсть – это банально!

«Серёжа сделал две попытки на мне жениться…»

Дальше, увы, идут две страницы изысканных словесных упражнений с лёгкими стилистическими погрешностями, которые, увы, придётся выпустить (как упражнения, так и погрешности). Вот суть. История их запоздалой (когда и смысла-то уже не было) женитьбы излагается Асей в крайне невыигрышной для Довлатова версии… но более или менее выигрышной для неё, хотя тоже не слишком. Характерная их особенность – и Серёжи, и Аси – ради красного словца не жалеть не только близких, но даже и себя. Ася согласна была даже себя выставить в невыигрышном свете, лишь бы ещё глубже утопить соперника в интеллектуальном поединке. Ася рассказывает о серии каких-то таинственных свиданий с друзьями Довлатова, которые требовали от неё выйти за Сергея замуж, угрожая его самоубийством или даже уходом в армию.

Довлатов тоже был не железный и, может, надеялся хоть после женитьбы зажить чуть по-человечески, с нормальными отношениями. Может быть, он в отчаянии думал, что Ася держится так независимо и дерзко лишь потому, что не оформлен их брак? Или это для изощрённого Довлатова слишком просто и он проводил очередной сюжетный эксперимент?

«Тася спрашивает: Это твоя жена? Извинись перед ней. Она мне нравится. Такая неприметная...»

Сергей Долатов. "Филиал"

Совсем уже невероятным (но такой накал в их отношениях мог быть) выглядит история с винтовкой, когда Довлатов закрыл Асю в комнате и произнёс, видимо, заготовленную отточенную фразу: «Самоубийства от тебя не дождёшься, но в эпизоде убийства ты незаменима», – и выстрелил, правда мимо. Ася скрупулёзно, мастерски и как бы абсолютно профессионально-хладнокровно прослеживает расчётливое и циничное использование всех этих «безумств» Довлатова в дальнейшей его работе над «Филиалом» и даже «Зоной». Мысль её прихотливо-изысканна, но понятна: всё главное и ценное, что сделал Довлатов, зарождалось при ней, при её участии и даже под её «художественным руководством». Далее Ася рассказывает (всё-таки её витиеватый стиль лучше пересказывать простым языком), как Довлатов, мучаясь унижением и комплексами, привлекает своих друзей Абелева и Смирнова, дабы уговорить её выйти наконец замуж за него, поскольку он уходит из университета в войска НКВД, чтобы быть там «убитым чеченской пулей».

«На нашей свадьбе, – пишет Ася, – сыгранной в ключе патриархально-поминальном и состояв шейся в марте 1962 года, присутствовало несколь ко кем-то (?! – Прим. авт.) оповещённых гостей. В ритуал свадьбы был включён променад по Невскому… При встрече с первым же вступившим с ним в контакт знакомым Серёжа театрально вскинул руки в направлении моей персоны и, улыбаясь своей чарующей улыбкой, произнёс заготовлен ный для этого случая афоризм: «Знакомьтесь, моя первая жена Ася».

Да, на брак по любви это мало похоже. Описывая этот жалкий довлатовский реванш, достигнутый к тому же столь унизительным образом, Ася, без сомнения, торжествует. Да, конец действительно нелепый: эта бессмысленная свадьба после уже полного разрыва! Но свидетельства Аси мы игнорировать не можем... Несомненно, именно с ней Довлатов прошёл очень важную подготовку, «отделку», закалку, штурмуя не столько «миловидную крепость, расположенную где-то на Песках», сколько скалистые утёсы самоутверждения, мужской состоятельности, успеха в обществе.

«Я был женат дважды, и оба раза счастливо», – говорил юный трагик Довлатов юному трагику Горбовскому, в упоении ч е л о в е к а (странный, но не исключительный ляпсус изысканной стилистки. – Прим. авт.), готового заплатить жизнью за удачный афоризм!»

Вот последняя часть фразы действительно замечательно точна! Довлатов действительно заплатил жизнью – правда, не за один афоризм, а за всю свою гениальную литературу. А пока у нас на дворе свадьба, свадьба, на обычный взгляд весьма странная, свадьба не только «по-довлатовски», но и «по-пекуровски». А у меня перед глазами такая картина. Я ехал на троллейбусе, просвеченном вечерним тёплым солнцем, по Суворовскому проспекту и вдруг увидел их прекрасную пару. Они шли царственно и не спеша, не дёргаясь и не озираясь и не сомневаясь, что транспорт просто обязан восхищённо перед ними застыть, – и он действительно тормозил, вот только не знаю, восхищённо ли. Довлатов, красивый, огромный, но слегка нахохленный, выражал явное недовольство всем: что за жалкую реальность тут ему предъявляют? Притом сам был в домашних шлёпанцах, что только ещё усиливало ощущение его барственной небрежности. Ася шла чуть сзади его и сияла. Впрочем, она сияла почти всегда, что не мешало ей довольно часто с лучезарной улыбкой произносить фразы самые убийственные. «Да! Сильная пара! – подумал я. – Умеют себя подать! Но двигаются по жизни как-то отдельно». Что и подтвердилось. Назвать любовь Довлатова к Асе Пекуровской несчастной можно, но уж неудачной – никак нельзя. Ася уже тогда была «светской львицей», и оказаться ней рядом – значило с ходу попасть в бомонд. И как бы после этого ни относились к Серёге, уже сказать «не знаю такого» никто не мог. И при всех их мучениях то, как они друг на друга, больше на них никто так не повлиял.

«…Хотя тогда всё самое трудное было ещё впереди. Безделье. Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет. В дальнейшем я говорил о причинах ухода туманно. Загадоч но касался неких политических мотивов. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду».

И он туда попал. А что Ася? Вспоминаю такой эпизод. В тот вечер я забежал в «Европейскую» на минутку – я ждал дома гостей и хотел купить несколько банок знаменитого тогда ярко-оранжевого сока манго, который был только в «Европейской». Но какие проблемы? Заскочить туда для нас было так же просто, как в магазин. Я решил даже не заходить в большой ресторан на втором этаже – можно всё скорее сделать в небольшом, уютном, более «домашнем» ресторане «Крыша» на пятом. Поднявшись на лифте в невысокий зал ресторана под стеклянными сводами, я подозвал знакомого официанта, договорился и присел пока за крайний круглый стол, накрытый накрахмаленной скатертью. Рассеянно оглядел зал – знакомых никого поблизости не увидел. И слава богу, загуливать я в тот день не планировал, стремился к дому встречать гостей. И вдруг приятный знакомый женский голос окликнул меня от дальней стенки: «Валерий!» Кому я понадобился? Сколько благих намерений загубила «Крыша»! Сколько раз заходил сюда скромно поужинать, без вина, а заканчивалось... Я подошёл. За столиком в дальнем углу сияла Ася. С ней был Василий Аксёнов – пара эта была уже не раз зафиксирована в светских хрониках. Аксёнов поздоровался вежливо, но несколько скованно. То ли ему было всё же как-то неловко светиться с женой опального писателя (сосланного подобно Лермонтову и Пушкину), то ли блистательная Ася уже несколько его утомила своим блистанием, и он, казалось мне, охотно бы сейчас ушёл и вздремнул, вместо того чтобы опять демонстрировать себя ради тщеславной Аси перед очередным её питерским знакомым. Я тоже слегка зажурился. Зря подошёл. Не то чтобы я не любил Аксёнова… Я его обожал, как многие-многие тогда! Замечательные его сочинения, мудрые и весёлые, да и он сам, небрежно-элегантный, обаятельный! Трудно было смотреть не щурясь, сердце выпрыгивало из груди, невозможно было вести с ним обыденную беседу – вместо того чтобы выпалить, как ты любишь его! Душа трепетала. Помню, даже в Коктебеле, где мы познакомились, я с томительным чувством избегал вечером набережной, где все прогуливались, чтобы лишний раз не встретиться с ним и не разволноваться. И вот встреча лицом к лицу! Волновался не только я – волновался, как мне почему-то показалось, и Аксёнов. Лишь Ася была невозмутимо-прекрасна. Она уже продемонстрировала свою роль в истории литературы. И продолжала в этой роли блистать. Теперь, наверное, что-то должен продемонстрировать я, её питерский друг и, очевидно, поклонник, – и тогда этот эпизод светской хроники будет безукоризненным… хоть завтра в мемуар! Не могу сказать, что я был в Асю влюблён, но и не скажу, что меня так уж обрадовало её времяпрепровождение с более блистательным партнёром, который к тому же и меня сводил с ума, и значительно в большей степени, чем Ася.

– Как там… Серёжа? – вдруг брякнул я. Ася вдруг смутилась, что для неё было крайне несвойственно.

– Пишет. Утверждает – «Я ифе фкафу фоё фофо в ифкуфе!» («Я ещё скажу своё слово в искусстве!»), – дурашливо шепелявя, проговорила она, за дурашливостью пряча столь нехарактерное для неё смущение… то ли неловкостью ситуации, то ли неловкостью за своего мужа-увальня, не достигшего тех высот, на которых она сейчас блистала.

– Садитесь! – пышноусый и великодушный Аксёнов подвинул стул.

– Нет, спасибо! Спешу! У меня гости.

– Кто? – дружелюбно поинтересовалась Ася.

– Москвичи! Арканов и Горин. У них премьера в Театре комедии. Обещали зайти.

– Тогда мы тоже пойдём к вам! – радостно сообщила Ася, правильно сообразив, что перемена декораций уместна и московского гостя может взбодрить: уж перед знаменитыми коллегами-москвичами Вася блеснёт!

Конечно, вечер получился блистательный, и я тоже считаю его одним из самых ярких в своей жизни. А что же Ася? Да как всегда! Ей важен не человек, а статус. Серёга её «обмишулился». Сошёл с пробега, а значит, на «святом месте» рядом с ней появляется блистательный Аксёнов – ореол славы и всеобщей любви сопровождал его всюду. И кто лучше всего подходит ему, когда он в Питере? Да конечно же Ася – ничего другого столь блистательного в нашем городе нет. И вот они у всех на виду, в самом посещаемом ресторане. А как же ещё? При этом, надо отметить, никаких признаков настоящей между ними любви (например, постоянных и как бы случайных прикосновений, свойственных настоящим влюблённым) не наблюдалось. Потом мы ехали в такси по тёмной улице Белинского, и великолепный Василий Павлович, пытаясь тактично поставить себя на один уровень с нами, грешными, благодушно ворчал, что снова болит нога, как бы отрезать её не пришлось, и пытался поудобнее расположить её в тесном и тёмном салоне машины.

– Вы и без ноги будете великолепны! – произнесла блистательная и безжалостная Ася.

Потом мы поднялись в мою квартиру (а вернее, комнату) на Сапёрном, вскоре пришли весёлые Арканов и Горин, с успехом, цветами и очаровательной исполнительницей главной роли в их спектакле «Свадьба на всю Европу», и вечер заиграл!

– …В Америку меня сопровождал полковник, – своим сипловатым тенорком говорил Аксёнов. – Главное – всё старался мне показать, что эта роскошь для него дело привычное! «Я этих висок… каких только не пил!»

Все смеялись и были счастливы. Вечер удался! Да ещё бы ему не удаться – в такой компании! А где был Серёга?

Он появился с опозданием, как казалось нам. Весёлые шестидесятники уже определились, издали по книге… А он, бедолага, где?

Помню внезапный, как всегда невпопад, довлатовский звонок. Довлатов, особенно когда выпивал, переходил на суперинтеллигентный, изысканный язык.

– Нахожусь на Невском проспекте… Фланирую как раз по той стороне, куда прежде не допускались нижние чины… Хотелось бы поговорить.

Приближаясь, вижу его не одного, а в обычной для него, уже пыльной и измученной компании высокоэрудированных пьяниц. Потом эти люди станут в его рассказах очаровательно-абсурдны. Но пока что веселье явно не бьёт ключом.

«28 лет назад меня познакомили с этой ужасной женщиной. Я полюбил её»

Сергей Довлатов. "Филиал"

Отделившись, мы идём с ним от Невского вдвоём и, видимо, «для серьёзного разговора» оказываемся на улице Жуковского, в квартире Аси, на первом, кажется, этаже. Это уже точно семидесятые годы, потому как помню в манежике посреди комнаты ребёнка, который уже стоит, глазеет, держась руками за бортик. Маша, дочь Довлатова и Аси, родилась в 1970 году – значит, это уже, наверно, 1971-й? Для историка, пытающегося выстроить стройную биографию Довлатова, появление у него дочери от Аси в 70-м году как-то озадачивает. Вроде бы всё давно уже позади? Но для писателя ничего «не позади», он никогда не отказывается ни от какой жизни (любая важна!), у него всё «здесь и сейчас», всё одновременно. Вот сейчас здесь. Судьба у этой девочки будет потрясающая, но тогда, в той бедной комнате почти в полуподвале, могло ли такое пригрезиться?

Довлатов неприветлив и хмур. Мне помнится, что мы даже не снимали пальто – Довлатов демонстративно, я за компанию. Считается, что в своё отцовство Довлатов не верил, ссылаясь на «недостаток энтузиазма» в этом вопросе. Однако вот – пришёл и сидит. А девочка стоит в манежике и смотрит. А теперь мы смотрим на фото голливудской красавицы и богачки между портретами её родителей. Всё сработало! Таковы уж, говоря нынешним языком, жестокие законы шоу-бизнеса. Кто у нас тут поблизости красавец и знаменитость? Значит, он и отец. И Довлатов, вполне это понимая, смирился. «Тем более, – как поётся в песне, – что так оно и было». Но «энтузиазма» по-прежнему не проявлял. Известно, что Довлатов даже не встретил Асю с Машей из роддома, а Ася, говорят, на него и не рассчитывала. Однако вот пришёл и сидит! И я с ним зачем-то. Ася куксится, болеет, кашляет, горло замотано, но мы почему-то долго, тяжело сидим на кухне – при этом молча. Надо им выяснить их запутанные дела, так выясняйте! Я-то при чём? Раздаётся звонок. Приходит врач, раздевается в прихожей, вскользь глянув на нас, сидящих на кухне, проходит в комнату, о чём-то разговаривает с Асей. Уходит. Возвращается Ася, и в болезни сохраняющая главное своё качество – иронию. Придерживая ладонью простуженное горло, смеётся: «Знаете, что врач сказал? Сочувствую вам – у меня соседи такие же скобари!» Сергей мрачно усмехается. Как всегда, идёт тяжёлое собирание фраз, которые потом, может быть, пригодятся.

Ася провожает нас без малейшего сожаления. Потом мы ещё бродим по Невскому. Похоже, что Довлатову уже и некуда больше пойти. Или не хочется? Везде тяжело. Кажется, что всё кончено. Знать бы тогда, что главная слава, и у него, да и Аси тоже, ещё впереди.

В 1973 году Ася с трёхлетней Машей улетают в Америку – не связывая с Довлатовым никаких планов. В Риме у Аси украли кошелёк с деньгами и документами, и она с дочерью на руках, сама в эти дни не очень здоровая, ходила по римской жаре: куда податься? Дочь узнает о том, кто её отец, только после смерти Довлатова.

Они больше не виделись, хотя жили в одной стране. Но продолжали борьбу. Довлатов мстительно изобразил Асю в блистательном «Филиале» – так похоже, как никакую другую из своих спутниц, точно и саркастично, как авантюристку, умело «окучившую» международную конференцию, где участвуют самые знаменитые эмигранты, и появляющуюся то с одним, то с другим экзотическим поклонником. Ася могла бы и смириться – портрет-то довольно симпатичный, но она не уступит никогда, и имидж для неё важней каких-то давних нежных чувств, которых, кстати, никогда и не было. И она пишет – язвительно, но не совсем убедительно, что «Филиал», как и всё у Довлатова, не имеет ничего общего с литературой и правдой и сочинён на самом деле… ещё в СССР, когда Довлатов и понятия не имел ни о какой загранице!

Сейчас уже любуюсь обоими: достойные друг друга «богатыри». Общие знакомые говорят, что у Аси наконец сложилась счастливая семья, кажется, с богатым и добродушным немцем, живущим в Америке. Приписывают ей также роман с блистательным филологом с красивой фамилией, выходцем из России. Но это всё уже «не в зачёт». А что же «в зачёт?»

Конечно, главное в её жизни, что три самых великих и любимых гения нашей литературы – Довлатов, Бродский, Аксёнов – были у её ног. Ну, во всяком случае, шагали с ней в ногу. Что сказать в итоге? Как её оценить? Да положительно – как же ещё? Каждому поколению нужна роковая женщина, тот «провод под током», который соединит всех «звёзд» и заставит их сиять ещё ярче. И когда говорят, что писатели следующих эпох не сложились в созвездие, я думаю, дело в том, что у них не было своей Аси.

фото: Личный архив А.Ю. Арьева; Интрепресс/PHOTOXPRESS; Петр Ковалев/ТАСС

25 лет прошло с тех пор, как не стало Сергея Довлатова. Чем не повод очередной раз вспомнить биографию этого замечательного человека?

Сергей Донатович родился 3 сентября 1941 года в Уфе, куда родителей эвакуировали во время войны, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). В 1944 году семья вернулась в Ленинград. Вскоре отец Сергея Довлатова Донат Исаакович ушёл из семьи. Общались они редко, в основном посредством записок...

В 1959 году Довлатов поступил на филологический факультет Ленинградского государственного университета имени Жданова (кафедра финского языка). Во время учёбы подружился с молодыми ленинградскими поэтами Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Иосифом Бродским. Однако университет пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения (отчислен со второго курса за неуспеваемость).

С 1962 по 1965 год Сергей Довлатов служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации поступил на факультет журналистики ЛГУ, в то же время работая журналистом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института "За кадры верфям". Начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал личным секретарем у писательницы Веры Пановой.

С Асей Пекуровской

С Мариной Мироновой и Асей Пекуровской

В 1972-1975 гг. жил в Таллинне, работал корреспондентом газет "Советская Эстония" и "Вечерний Таллин". В 1976 г. вернулся в Ленинград, был принят в штат журнала "Костер". Писал рецензии для литературных журналов "Нева" и "Звезда". Работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское).

Сергей Довлатов и Тамара Зибунова. Таллин, 1974 год

Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах "Континент", "Время и мы", за что был исключен из Союза журналистов СССР.

С дочкой Катей в Пушкинском заповеднике, 1977

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. История отъезда - драматическая. Эмоции очень хорошо переданы в повести "Заповедник". Дело в том, что в 1978 году сводная сестра Сергея Ксана уехала в Нью-Йорк к своему жениху Михаилу Бланку. Тогда же в Нью-Йорк уехала и Елена с дочерью Катей. Елена Довлатова рассказывала: «Я не могла больше ждать, пока Сергей решится на отъезд. Я не сомневалась, что будет трудно, но хуже быть не могло. Я готова была на любую физическую работу, на любые бытовые сложности, только бы избавиться от ощущения безнадежности и страха перед КГБ, все ближе подбиравшегося к Сергею… Если что-нибудь решу - стену лбом прошибу, но добьюсь своего. Однако преодолеть нерешительность Сергея мне долго не удавалось. Я, конечно, понимала, как страшно писателю оказаться в атмосфере чужого языка. И я хорошо знала, что он никогда не откажется от своего призвания… Короче - мне понятны были его сомнения по поводу эмиграции, и тем не менее... Я не была уверена в том, что он последует за мной, но мне уже было все равно. Разрешение я получила очень быстро, через три недели. И здесь началось. Сначала заболела Катя, она вообще была очень болезненным ребенком. Когда она поправилась, проблемы со здоровьем обнаружились у меня. Выздоровела я - опять заболела Катя. Так продолжалось довольно долго, и тем не менее день отъезда был назначен. Я пошла попрощаться с подругой и, возвращаясь от нее, сломала руку. Вот так, в гипсе, я и поехала в эмиграцию…»

Именно Елена Довлатова принимала все важные решения в жизни Сергея. Несмотря на то, что они разошлись, Лена продолжала жить в его квартире с его матерью и дочерью Катей. И невольно именно Лена, с которой, как думал Довлатов, он разошелся навсегда, способствовала его эмиграции. Все началось с того, что Сергей поехал провожать Лену и Катю на аэродром, где долго махал им вслед своим шарфом, и из-за холодного ветра у него заболело горло. Он позвонил на самоходную баржу «Алтай», где тогда работал сторожем, попросил, чтобы за него отдежурили, и поехал домой, где занялся самолечением с помощью водки. Поэтому приехавший врач, вместо больничного констатировал у Довлатова алкогольное опьянение. В это время на барже за него отдежурили и записали на его имя рабочие часы — это был подлог, за который начальство впоследствии лишило Довлатова работы. После чего над Сергеем нависла угроза быть арестованным за тунеядство, от чего он спасался, подкупив за бутылку вермута знакомого журналиста, который сидел на первом этаже и высматривал милиционеров, пришедших за Довлатовым. Как только они приходили, журналист поднимал трубку и говорил Сергею: «Сволочи идут». По этому сигналу Довлатов закрывал дверь на щеколду и залезал с головой под одеяло — так ему долго удавалось скрываться. Однако кроме милиции Довлатовым интересовались сотрудники КГБ, которые взяли его во время одного из выходов в магазин. В ходе профилактической беседы сотрудник КГБ завел с ним разговор издалека: «Сергей Донатович, вы любите свою жену? Свою дочь? Вас ведь издают за границей? Вы не хотите уехать — мы вам поможем». Так, из-за проводов Елены в Америку Довлатов и сам в конце августа 1978 года уехал в эмиграцию вместе с Норой Сергеевной. Они летели через Варшаву, Будапешт, Вену, и оттуда - в США. В Вене располагался распределитель, где эмигранты из СССР могли изменить первоначальный маршрут и вместо того, что бы направится в Израиль, обращались с прошением на въезд в США. В ожидании такого разрешения Довлатов постоянно писал. А в Нью-Йорке Сергей, Елена, Нора Сергеевна и Катя стали опять жить вместе.

Издавал "лихую" либеральную эмигрантскую газету "Новый американец", с 1980-го по 1982-й был ее главным редактором. Одна за другой выходят книги его прозы — "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале "New-Yorker", став вторым после Владимира Набокова русским писателем, печатавшимся в этом солидном издании.

За двенадцать лет жизни в эмиграции издал в общей сложности двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче "Писатель у микрофона" на радио "Свобода".

Довлатов был официально женат дважды. От первого брака с Асей Пекуровской у него осталась дочь Мария (1970 г.р.). Двое детей — Екатерина (1966 г.р.) и Николай (1984 г.р.) — от второй жены Елены Довлатовой. Дочь Александра (1975 г.р.) — от гражданской жены Тамары Зибуновой.

Сергей Довлатов умер в возрасте 49 лет 24 августа 1990 года от сердечной недостаточности, в машине скорой помощи по дороге в больницу. Похоронен в Нью-Йорке на кладбище "Маунт Хеброн".

Могила Сергея Довлатова

Адрес:
130-04 Horace Harding Expressway
Flushing, NY 11367
Sergei Dovlatov
Block 9, Ref 20, Sec H, Line 14, Grave 4

Отказывали в публикациях все советские издания. Примечательно, что картину, несмотря на тщательно воссозданный антураж (художник-постановщик ленты Елена Окопная получила за свою работу «Серебряного медведя» на Берлинале, а собранного реквизита с лихвой хватит на несколько коллекций), сложно назвать байопиком. Задокументированных фактов в фильме практически нет – есть только авторское видение образа писателя и представление о том, каким он мог быть и как бы он себя вел поздней осенью 1971 года.

По сюжету Сергей Довлатов встречается со своими друзьями, разговаривает с бывшей женой, проводит время с дочкой и обменивается репликами со случайными прохожими. В картине Алексей Германа-младшего, где правда переплетается с вымыслом, сложно понять, какие персонажи полностью выдуманы (например, стихи поэта-метростроевца, которого сыграл Антон Шагин , написаны самим актером), а у каких есть прототипы.

Кадр из фильма «Довлатов»

Всего в «Довлатове» фигурирует множество поэтов, литераторов и художников, чье искусство подпадает под запрет государства. Тем не менее, героев, у которых есть прототипы, в картине немного. Помимо Довлатова, его жена и дочь, а также хороший друг Иосиф Бродский, которого уже тогда, в начале семидесятых называли культовым. На первый взгляд, сходство между экранными героями и реальными прототипами очевидно. А на второй?.. Разбираемся, насколько похожими вышли герои в картине Германа-младшего.

Милан Марич – Сергей Довлатов

Актера на главную роль Алексей Герман-младший искал долго. На пресс-конференции, посвященной фильму, постановщик признался, что перебрал несколько сотен претендентов, прежде чем остановить свой выбор на Милане Мариче. На тот момент, кстати, диапазон поисков вышел даже за пределы России. В итоге Милана авторы фильма нашли в Сербии. И сразу же столкнулись с проблемой. Актер совершенно не говорил по-русски.

Милан Марич в фильме «Довлатов»

Проблему решили радикально: отправили Марича на несколько месяцев в Петербург, чтобы тот проникся атмосферой, а заодно немного отъелся на сале и пельменях. Для того, чтобы играть Довлатова, Милан был слишком стройным. Тогда же создателям на ум пришла аллюзия: писателя ведь точно так же не понимали на родине – он словно жил на другой планете и говорил на другом языке.

Сам Марич признался, что читал книги Довлатова только после того, как его утвердили на роль. Больше всего хвалил «Заповедник», который читал на сербском, и утверждал, что после съемок понял, что внешнее сходство – не главное: для него важнее оказалась эмоциональность и чувствительность писателя.

Сергей Довлатов

Милан Марич в фильме «Довлатов»

Артур Бесчастный – Иосиф Бродский

Один из самых близких друзей Довлатова Иосиф Бродский уже в начале 70-х годов приобрел славу если не гениального, то явно многообещающего поэта. Впрочем, публикациями советские издания его тоже не баловали. Зато зарубежные с радостью печатали стихотворения Бродского. Промышлял поэт и озвучиванием фильмов (один из таких эпизодов показан и в картине Германа-младшего), и выступлениями на квартирниках.

Артур Бесчастный и Милан Марич в фильме «Довлатов»

В фильме Иосиф предстает человеком, мечущимся между Сциллой и Харибдой. В Ленинграде из возможностей – только перспектива быть арестованным. Но без Родины Бродский вообще не видит смысла жизни. Он говорит о том, что язык – единственное, что у него есть, и мучительно раздумывает над поездкой в Таллин. В Эстонию он все же уедет – и никогда не вернется. Но это будет потом – сейчас он вместе с Довлатовым прогуливается по улочкам города.

Интересно, что Артур Бесчастный уже играл Бродского: актер появлялся в образе поэта в сериале «Таинственная страсть ». Но в «Довлатове» у него вышла гораздо более глубокая и пронзительная роль. Бесчастный не только идеально попал в интонацию поэта, но и вообще создал яркий и запоминающийся образ. И когда Довлатов говорит о том, что «Бродский – гениален, а мы нет», прозаику безоговорочно веришь.

Иосиф Бродский

Артур Бесчастный в образе Иосифа Бродского в фильме «Довлатов»

Хелена Суецка – Елена Довлатова

Сергей Довлатов был официально женат дважды. Первой супругой писателя стала Ася Пекуровская , в браке с которой прозаик прожил восемь лет. Уже после развода у нее родилась дочь Мария. Также Довлатов жил в гражданском браке с Тамарой Зибуновой , в союзе с которой у него также родилась дочь. Девочку назвали Александрой. Второй официальный брак Довлатов заключил с Еленой Ритман . Она родила писателю дочь Екатерину и сына Николая (мальчик появился на свет уже после эмиграции писателя в США).

Кадр из фильма «Довлатов»

В фильме «Довлатов» фигурирует вторая жена писателя – Елена, а также ее маленькая дочь от Сергея Донатовича Катя. В 1971 году Елена и Сергей только-только развелись, однако прозаик не может так просто оставить бывшую супругу. Не сможет еще долгие годы – на какое-то время их разлучит океан, когда в 1978 году Елена улетит в Америку, но затем они вновь сойдутся.

Кстати, семья Сергея Довлатова горячо поддерживала Алексея Германа-младшего и его команду. По словам создателей фильма, родственники писателя многое подсказывали, но никогда не навязывали своего мнения авторской группе. К тому же между ними существовала договоренность о том, что «Довлатов» – все же художественный фильм, а не документальный, а значит, сюжет может допускать некоторые вольности.

Елена Довлатова

Хелена Суецка и Ева Герр в образах Елены и Кати Довлатовой в фильме «Довлатов»

Ева Герр – Катя Довлатова

Дочь Сергея Довлатова Катю сыграла 11-летняя петербурженка Ева Герр. Для нее эта роль стала дебютом в кино.

Екатерина Довлатова

Милан Марич и Ева Герр в образах Сергея и Кати Довлатовой в фильме «Довлатов»

Екатерина Довлатова на премьере фильма «Довлатов» в Москве